31 ліпеня 2000 г.

Николай Михайлович Никольский — ученый мирового класса, список его научных работ насчитывает пятьсот наименований. Каким он был вне науки? В быту, в обществе, в окружающем его мире, в повседневной жизни?

Прежде всего, он был человеком большой доброты, сердечности, отзывчивости к чужой беде. Он был очень мужественным человеком.

Эти черты его характера особенно проявлялись в периоды тяжелых испытаний в нашем обществе: во время сталинского террора, во время второй мировой войны, во время борьбы с «космополитами».

С Николаем Михайловичем я познакомилась в 1934 году, когда пришла к нему сдавать экзамен для поступления в аспирантуру по кафедре истории Древнего Востока и античного мира. Тогда это была одна кафедра. Одновременно со мной в аспирантуру к Николаю Михайловичу поступали: Махнач, научный сотрудник АН БССР, и Цеханович, секретарь истфака БГУ. У нас были разные темы наших кандидатских работ, но на консультации к Николаю Михайловичу мы всегда приходили вместе. Консультации продолжались по 2—3 часа. Они были очень интересными и полезными для всех нас — аспирантов. Такие совместные занятия с Николаем Михайловичем у него на дому продолжались в течение трех лет (1934—1937).

В 1938 году Цеханович был репрессирован и расстрелян, а Махнач заживо сожжен гитлеровцами близ Минска, в деревне Тростенец, вместе с большой группой военнопленных, партизан, подпольщиков.

9 августа 1937 года был арестован бывший мой муж Поссе Сергей Владимирович. Вслед за этим меня уволили из университета, как жену врага народа. К этому времени я уже заканчивала свою диссертационную работу, успешно сдала все требуемые предметы и уже два года работала преподавателем на кафедре истории античного мнра. Вслед за этим меня выбросили из нашей квартиры, и я с тремя детьми оказалась на улице. При помощи каких-то незнакомых людей мне удалось поселиться в одну комнату частного ветхого дома в Клебановском переулке, около Оперного театра. Сейчас этого переулка уже нет.

Оставшись без всяких средств к существованию, я устроилась на работу на швейной фабрике им. Куйбышева портнихой. Этому ремеслу я обучалась в детстве и ранней юности. Связь с Николаем Михайловичем и моими друзьями по совместным походам на консультации Цехановичем и Махначом (они тогда еще были живы) полностью порвалась.

И вот однажды, идя с работы домой по главной улице города Минска (Советская), я вдруг услышала крик: «Поссе, Поссе!» Я буквально обомлела. Кто осмелился звать меня так громко на улице? Я начала оглядываться кругом и увидела, что с противоположной стороны широкого городского проспекта бежит ко мне Цеханович, лавируя между городскм транспортом и махая руками, чтобы я не уходила. Первые его слова: «Поссе, где ты скрывалась? Тебя разыскивает Николай Михайлович. Он тебе уже написал несколько писем, звонил тебе по телефону, но ты не отвечаешь. Николай Михайлович дал мне задание разыскать тебя». Так у меня снова установлась связь с Николаем Михайловичем. С Цехановичем мы договорились о дне, когда мы все втроем, как бывало, к нему придем.

Николай Михайлович с семьей жил на Советской улице, около польского костела. В этой же квартире жили еще профессор Перцев Владимир Николаевич с женой в двух комнатах, одинокий работник АН БССР и еще одна семья из пяти человек в одной комнате. Семья Николая Михайловича состояла из жены Веры Николаевны, племянницы Николая Михайловича Настеньки, студентки биофака БГУ, и родственника Веры Николаевны Петра Гавриловича. Детей у Николая Михайловича и Веры Николаевны не было. Все их дети умирали в самом раннем возрасте. Единственная дочка Зинушка дожила до 12 лет и умерла от аппендицита. О Зинушке Николай Михайлович горевал всю жизнь. Он очень ее любил, она была его постоянной спутницей в пеших походах с фотоаппаратом в поисках красивых мест природы и интересных житейских встреч. Пешие походы были одним из его главных развлечений. В память о Зинушке он бережно хранил ее «Котиху» — игрушечную металлическую кошечку. Она до сих пор хранится у меня.

С Цехановичем мы договорились, что в ближайший выходной день встретимся втроем у входа, как бывало раньше, и войдем в дом Николая Михайловича. Дверь, как и раньше, нам открыла Вера Николаевна. Как только я вошла, она бросилась ко мне, обняла и заплакала. Для меня это было настолько неожиданно, что я буквально потеряла дар речи. Я с невероятным усилием удерживала душившие меня слезы, настолько этот прием был не похож на то отчуждение всех моих бывших знакомых и «друзей», кроме самой близкой подруги Марины Малокович. < ...> Когда мы вошли в кабинет Николая Михайловича и все расселись по своим обычным местам, разговор начался спустя не менее 10 минут. Я просто не могла открыть рта, ибо вместо слов вырвался бы вопль. Мне было безумно стыдно моей слабости.

Видя, что я немного успокоилась, Николай Михайлович первый начал разговор с вопроса: «Почему вы ко мне не приходили?» Я с трудом из себя выдавила, горло было пережато спазмой: « Я боялась за вас, боялась вас скомпрометировать». Николай Михайлович с силой стукнул кулаком по столу и очень сердито крикнул: «Как вы могли обо мне так плохо думать?» Я уже не помню содержание дальнейшего разговора, но при прощании он взял с меня слово, что я буду ему звонить и приходить, Вере Николаевне дать обещание прийти вместе с детьми. Н я действительно до отъезда из Минска в Оршу два раза приходила к ним вместе со своими тремя детьми.

Эта встреча с Николаем Михайловичем и Верой Николаевной имела для меня огромное значение. Я почувствовала в них искренних, добрых людей.

Никольские, включая племянницу Настеньку, стали моими самыми близкими и дорогими людьми. После встречи с ними у меня постепенно начал пропадать страх за судьбу моих детей, если меня тоже арестуют, а это была реальная угроза. Когда меня однажды вызвали в НКВД на допрос по поводу Сергея Поссе, то, уходя, я сказала моему 13-летнему сыну: «Если я до вечера не вернусь домой, звони, не дожидаясь ночи, Никольским», ибо ночью могли увести куда-нибудь и детей.

Доброе отношение Никольских ко мне — не нсключение. Как я узнала позже, Николай Михайлович помогал людям, которые оказывались в тяжелых ситуациях. Одной из таких была жена профессора Евгения Ивановича Боричевского. Имя жены я не запомнила. Я с ней познакомилась после окончания второй мировой войны, когда мы с Николаем Михайловичем приехали в Минск: он из партизанской зоны, я с Урала. К этому времени Судьба соединила наши жизни. Муж этой женщины, Боричевский Евгений Иванович, был профессором БГУ с 1922 года, преподавал русскую, античную и зарубежную литературу, работал он также в Институте литературы АН БССР. Он был репрессирован в 1934 году и погиб в этом же году. Его семья — жена и двое детей — мальчик и девочка. Мальчика я никогда не видела, он к нам не приходил. К нам приходила дочка Евника. Это была очень энергичная девочка, вероятно, ей было лет 14—15; говорили, что она очень способная (по рассказам профессора Перцева и его жены, которые дружили с Боричевским до их трагедии). А у жены Боричевского было очень слабое здоровье. Николай Михайлович мне рассказал, что она еще до войны приходила к ним, и Вера Николаевна принимала ее с любовью и чем могла помогала. Я видела, с какой деликатностью, с каким уважением Николай Михайлович всегда с ней разговаривал.

Вероятно, эти добрые беседы вносили в ее душу какое-то тепло, в котором очень нуждались люди ее статуса — «жена врага народа». В годы сталинского террора такие люди оказывались в кольце «молчания». С ними боялись общаться, при случайных встречах лицом к лицу (в трамваях, автобусах) отворачивались, запрещали своим детям общаться с детьми «врагов народа», хотя раньше были самыми лучшими друзьями. (Вскоре после нашего знакомства Боричевская умерла. У детей не было возможности ее похоронить. Они отдали мертвое тело матери медицинскому институту в качестве материала учебы для студентов — будущих врачей.) Николай Михайлович был не только человеком большой доброты и отзывчивости к чужой беде, он был человеком мужественным. Он поступал так, как подсказывали сердце и ум, хотя все хорошо знали, что за такие добрые поступки можно расплатиться собственной жизнью. Эта его черта характера — мужество — особенно проявилась во время второй мировой войны...

3 асабістага архіва загадчыка кафедры гісторыі Беларусі старажытнага часу і сярэдніх вякоў прафесара В. А. Фядосіка.