Кучинский Алексей Степанович

24 февраля 1892 г. – 29 октября 1937 г.

Ректор с 03 апреля 1936 г. по 07 февраля 1937 г.

В ряду когорты первых ректоров Белорусского государственного университета особое место принадлежит Алексею Степановичу Кучинскому. Первыми ректорами следует считать тех, кто возглавлял белорусский университет на этапе его становления и развития важнейших сторон и направлений деятельности. Этот этап хорошо датируется двумя десятилетиями — с 1921 года и по 1941 год.

А.С. Кучинский органичен среди них, внес свой вклад не столько в развитие БГУ, но сохранение достигнутого. Он выделяется ошеломляющим перечнем должностей, которые занимал на протяжении своей «доуниверситской» деятельности. Как и стремлением даже в самых экстремальных условиях осилить вершины знаний, стать вровень с теми, кто олицетворял белорусскую советскую науку и высшее образование.

Называя его имя, нельзя обойти вниманием трагические страницы истории БГУ и всей Беларуси. Алексей Степанович был по ложным обвинениям расстрелян в жуткую ночь с 29 на 30 октября 1937 г. Расстрелян в числе многих десятков белорусских интеллектуалов, в том числе вместе с двумя своими предшественниками и коллегами по руководству БГУ — И.П. Кореневским и А.И. Дьяковым. Так что долгое его забвение — очевидная оплошность, которую сегодня мы исправляем, представляя коллективу БГУ и всем заинтересованным найденные материалы о жизни и деятельности во благо Беларуси Алексея Степановича Кучинского.

Сохранившиеся биографические материалы об А.С. Кучинском весьма скудны, разбросаны по многим архивам. Его расстрел и причисление в разряд «врагов народа» повлекли за собой вымарывание сколь-нибудь достоверной и пространной информации об обстоятельствах жизни достаточно неординарного человека. Найденные сведения позволяют восстановить основные вехи биографии человека, прошедшего путь от деревенского паренька до кабинета ректора Белорусского государственного университета.

А.С. Кучинский родился 24 февраля 1892 года в селе Выдренка Мхинической волости Чериковского уезда Могилевской губернии Российской империи. Его родители были родом из деревни Добротино Тихиничской волости Рогачевского уезда той же Могилевской губернии. Отец долгое время служил в царской армии и сумел получить медицинские навыки в армейском госпитале, а потом почти 50 лет работал сельским фельдшером. Мать была домохозяйкой. Но Алексей Степанович при передвижении по службе с 1918 г. неизменно называл себя внуком и сыном крепостных крестьян-землепашцев, как и факт участия в качестве рядового, а затем ефрейтора в Первой мировой войне и событиях 1917-го революционного года.

Определенный достаток семьи сельского фельдшера позволил его детям получить образование. Алексей последовательно окончил сначала сельское училище, потом Мстиславское городское училище, после которого экстерном сдал экзамен на звание сельского учителя. С октября 1909 г. по сентябрь 1913 г. он учительствовал в школах Рогачевского уезда. Деревенским учителем всю жизнь проработал и его брат.

Полученная практика позволила без труда в 1913 г. поступить в только что открывшийся Витебский учительский институт, который был успешно окончен через три года. У студента Кучинского на время учебы была отсрочка от призыва в армию —до получения аттестата. А он был вручен 17 мая 1916 г.: при «отличном поведении» новоиспеченный «учитель высшего начального училища» показал и отличные успехи в освоении более чем 30 естественнонаучных и гуманитарных предметов.

С получением диплома, давшего права преподавания в школах, но вовсе не приравненного к высшему образованию, А.С. Кучинский почти сразу в 1916 г. был призван в действующую армию. В качестве рядового он до переломного февраля 1917 г. служил в 50-м пехотном запасном полку, а потом оказался на Румынском фронте уже ефрейтором 7-го инженерного полка. Солдат-белорус активно включился в революционную деятельность. В мае 1917 г. он был послан однополчанами в Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов для налаживания связей и стал участником I Всероссийского съезда крестьянских депутатов с правом совещательного голоса. Вернувшись на фронт, Алексей Степанович в июне 1917 г. вступил в ряды большевистской партии.

Октябрьскую революцию 7-й полк встретил с воодушевлением, приветствовал советскую власть и даже переизбрал командный состав. Вскоре последовала демобилизация. Алексей Степанович в декабре 1917 г. приехал к родителям, которые жили в село Соино Мстиславского уезда Смоленской губернии (до 1917 г. — Могилевской). Отсюда началась партийно-советская карьера будущего ректора. На первом уездном съезде Советов он вошел в президиум уездного исполнительного комитета и был избран его председателем. Одновременно с января 1918 г. по май 1920 г. был не только советским лидером, но партийным, а также возглавлял уездный ревком. Кроме того в это время руководил отделом образования, затем отделом юстиции, редактировал газету «Думы бедняка».

Видимо, итоги столь разнообразной работы Алексея Степановича были отмечены на губернском уровне, и в мае 1920 г. он был переведен в Смоленск, где до февраля 1921 г. являлся членом комиссии по работе в деревне и одновременно был председателем губернского правления работников просвещения. Но тут партия «бросила» успешного управленца на новый участок — в родном Мстиславле по сентябрь 1922 г. он возглавлял уездный парткомитет и исполком. А затем опять был Смоленск, куда А.С. Кучинского вернули в качестве заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды губернского комитета РКП(б). И вновь ввели в состав комиссии по работе в деревне.

Пройдя выучку в «агитпропе» и продемонстрировав умение работать с населением, объяснять людям разного происхождения политику партии Алексею Степановичу доверили «делать» центральную губернскую газету: с февраля 1923 г. по апрель 1924 г. он был вначале «врид редактора», а с вскоре редактором газеты «Рабочий путь» и избирался кандидатом в члены губкома РКП (б). Но в апреле 1924 г. судьба забросила советского и партийного работника опять в провинцию. На этот раз в город Ярцево, где ровно один год, будучи введенным в городской райком партии, ему пришлось опять заниматься налаживанием агитации и пропаганды.

В апреле 1925 г. состоялся очередной перевод в Смоленск: до ноября в качестве заместителя редактора А.С. Кучинский выпускал газету «Рабочий путь». В ноябре 1925 г. последовало избрание на пост председателя губернского правления союза сельскохозяйственных и лесных рабочих. Одновременно был востребован опыт в журналистике: по совместительству пришлось стать редактором газеты «Смоленская деревня». Однако все же партийная и профсоюзная работа была на первом плане, о чем свидетельствовало избрание А.С. Кучинского в президиум губернского профсовета, делегатом XV, XVI и XVII губернских партконференций, членом Смоленского губкома партии, а на VI Всесоюзном Съезде сельхозлесрабочих (январь 1926 г.) — в состав ЦК союза. И опять же — некая стабильность работы продолжилась лишь два года.. В ноябре 1927 г. Алексей Степанович в очередной раз был востребован в «тонкой» сфере партийной печати, журналистики, пропаганды: его перевели возглавить подотдел печати Смоленского губернского комитета РКП(б).

Наиболее полно факты из своей «партийно-советско-профсоюзно-журналистской» биографии А.С. Кучинский подал, будучи уже в Минске и проживая по улице Университетской 23, кв. 44. Только-только состоявшийся перевод заведующего подотделом печати из российского Смоленска в столицу БССР потребовал представления максимально точных сведений. Безусловно, этот перевод мог состояться по инициативе белорусской стороны. В БССР рубежа 1920–1930-х гг. остро встал кадровый вопрос. Расчет делался на белорусов, не «запятнавших» себя приверженностью к «нацдемовщине». Проверенный и испытанный на самых различных постах А.С. Кучинский подходил по всем статьям. Можно говорить о том, что перевод в Минск предполагал достаточно широкие перспективы войти в состав высшего республиканского руководства (так, в июле 1932 г. в одной из анкет Алексей Степанович указал, что в 1929–1931 гг. он являлся кандидатом в члены ЦИК БССР). Но этого не случилось. Вероятно, он предпочел занятие интеллектуальной работой, но не продолжение администрирования. Возможно и то, что он просто смог предугадать дальнейшее развитие событий, когда быть слишком заметной фигурой становилось крайне опасно.

Еще в Смоленске А.С. Кучинский стал добиваться разрешения на поступление в Институт красной профессуры (ИКП). Для этого следовало получить от специальной комиссии губернского парткомитета разрешение на учебу в Москве. Он написал заявление (19 декабря 1928 г.) в «Отборочную комиссию по командированию в комвузы…» разрешить подать документы на «литературное (основное) отделение». И отметил, что уже «В течение нескольких лет занимается по программе основного отд. ИКП», будучи «зачисленным на заочную консультацию» с тем, чтобы «держать вступительные испытания на литературное отд. ИКП». Несколько позднее он просил дать консультации уже и по «экономии и философии». Это письмо датировано 5 мая 1929 г. и примечательно припиской: «Дело несколько усложняется тем, что я переброшен для работы в Белоруссию — в Минск. Но, повторяю, я очень охотно и усердно буду пользоваться указаниями ИКП. Прошу меня с консультации не снимать. Я уезжаю в Минск 16 мая. Прошу писать туда по адресу — Минск, 2-й дом Советов, П. Шестакову для Кучинского».

В феврале 1929 г. Смоленский губернский комитет ВКП(б) на основании решения комиссии рекомендовал А.С. Кучинского на учебу. Алексей Степанович целеустремленно демонстрировал свое желание овладеть «вершинами марксизма». Уже окончательно осев в Минске и окунувшись с головой в круг забот республиканского уровня, он 9 июля 1932 г. послал письмо в ИКП с извинениями, что запоздал с присылкой необходимых документов. А запоздал, так как занимался посевной кампанией, потом участвовал в работе Пленума ЦК КП(б)Б и ждал каких-то «результатов Мандатной комиссии ЦК КП(б)Б».

Не совсем ясно, на каком все же отделении ИКП заочно учился А.С. Кучинский. Одна из институтских анкет заполнена самим Алексеем Степановичем уже будучи в Минске. Об этом свидетельствует подзаголовок анкеты: «Прием 30/31 года». И пункт 2-й указывает, что он принят на «Экономическое отделение з ИКП». Буква «з», скорее всего, означала заочную форму обучения. О смене интересов слушателя Института свидетельствует и небольшой «Отзыв о плане работы тов. Кучинского “Рента в хозяйстве СССР”», а также уже пространный отзыв от 24 марта 1931 г. о реферате «Воспроизводство и возмещение в СССР», полученный студентом Кучинским вместе с программой 1-го курса по «политэкономии и философии». На то, что Алексей Степанович решил получить не литературное, а экономическое образование в московском ИКП косвенно указывает его учеба в аспирантуре Белорусской академии наук (БАН)! Он даже стал преподавать экономические дисциплины. Об этом скупо им самим указано в весьма специфичной «Анкете арестованного», когда «врид ректора БГУ» («временно исполняющего должность ректора БГУ»: так сам Алексей Степанович указал свою должность). Он своей рукой написал: «Высшее — окончил аспирантуру», а свою профессию определил: «Педагог–Экономист».

Материалы Национального архива Республики Беларусь дали возможность восстановить эпизод с получением экономического образования столь неординарным человеком. Оказывается, в аспирантуру БАН Алексей Степанович поступил, будучи «временно исполняющим должность» редактора центральной газеты БССР «Рабочий». В заявлении на имя ректора БГУ И.П. Кореневского от 11 июня 1930 г. он оправдывался, что не смог «по причине целого ряда неблагоприятных обстоятельств» в 1929/1930 учебном году выполнить план аспирантского семинара по политэкономии и потому просил считать первым годом обучения в аспирантуре БГУ 1930/1931-й. Чуть позже, 31 августа 1930 г., в письме, написанном на белорусском языке, Алексей Степанович обратился уже к академику С.Я. Вольфсону с просьбой уточнить время начала занятий все того же аспирантского семинара по политической экономии. Интересно, что аспиранта поддержал и руководитель указанного семинара профессор Ноткин, также сославшись на загруженность своего подопечного редакционной работой. Важно отметить и то, что чуть ли не впервые Алексей Степанович не только написал официальное письмо по-белорусски, но с этого времени стал указывать на свое владение как русским языком, так и белорусским. Ранее однозначно писал, что ни иностранными, ни национальными языками СССР не владеет.

Все точки над і ставит заявление А.С. Кучинского во фракцию КП(б)Б БГУ от 11 сентября 1929 г. В нем недавно приехавший в Минск смоленский «партсовработник» почему-то просил парторганизацию университета зачислить его штатным аспирантом по «экономике (теоретическая экономика и экономполитика СССР)» при кафедре марксизма-ленинизма… БАН. Столь запутанный путь в академическую аспирантуру — специфика этого времени. Структура и кадровый состав Академии формировались в сложных условиях. Только 23 декабря 1930 г. СНК БССР принял постановление “О подготовке аспирантов”, определившее специальности, по которым должна была вестись разработки диссертационных тем. Среди прочих были названы и “экономические дисциплины”. Вскоре был открыт особый Институт аспирантуры БАН, а в результате реорганизации структуры Академии — НИИ экономики. Так что на 1929 – начало 1930-х гг. вполне естественно действовало такое взаимодействие между БГУ и БАН (кстати, вся Академия в начале своей деятельности расположилась в здании БГУ по улице Университетской).

Только благодаря своему упорству Алексей Степанович смог достичь высокого уровня образованности. Бурные процессы того времени позволили теперь уже вновь журналисту, «врид» редактора газеты «Рабочий» А.С. Кучинскому быть зачисленным на «должность аспиранта (сверхштатного) по кафедре политической экономии» факультета права и хозяйства Белорусского государственного университета с 1 октября 1929 г. В очередной анкете, заполненной по этому случаю он указал, что до сих пор в высших учебных заведениях не работал. Есть основания утверждать, что и на 1931 год он продолжал свою учебу в академической аспирантуре.

Статус аспиранта и научного работника сразу ввел А.С. Кучинского в ряды преподавателей высшей школы, хотя все же основной сферой деятельности оставалась журналистика. После газеты «Рабочий» он стал заместителем редактора газеты «Савецкая Беларусь» — печатного органа ЦК КП(б)Б, ЦИК и СНК БССР. Эта деятельность продолжалась с февраля 1930 г. по апрель 1931 г. Скорее всего, Алексей Степанович, будучи заместителем редактора, занимался определением, какой материал помещать в газете, а какой нет, как не «искривить линию партии». И это далеко не всегда удавалось. Даже помещенный в газете с его разрешения отчет БГУ якобы содержал вредоносную информацию — были «уменьшены цифры состояния студентов-белорусов».

Потом на короткий срок (июнь – ноябрь 1933 г.) последовала высокая должность заместителя уполномоченного по БССР союзного наркомата тяжелой промышленности. Тем не менее находилось время и для преподавания (видимо, экономических дисциплин или журналистики) в «минском Комвузе». Правда, не ясно, в каком точно «комвузе» — известно, что в сентябре 1932 г. Коммунистический университет Белоруссии им. В.И. Ленина (КУБ) был реорганизован в Коммунистический институт журналистики им. С.М. Кирова (КИЖ) и Высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу Белоруссии им. В.И. Ленина (ВКСХШБ). Так что Алексей Степанович мог в одинаковой степени быть востребован и там, и там.

Насыщенная служебными перемещениями и упорным стремлением к постижению высших знаний биография А.С. Кучинского дает основание видеть в нем одного из тех белорусов, кто искренне стремился постичь теорию и практику революции, найти свое место в бурно меняющейся жизни. И при этом быть безупречным и безукоризненным в исполнении «партийных решений». Вот только он, как и многие другие, оказался разменной монетой в глобальной политической игре, задуманной вождем и его окружением.

Стало возможным выстроить достаточно точную картину последнего этапа жизни Алексея Степановича. Оказывается, в 1929 г. он был приглашен в Минск по инициативе достаточно близких ему людей, некоторые из которых были его земляками, а с двумя он учился в Витебском учительском институте. В советское время их дороги не раз пересекались. Важно, что поддерживались дружеские отношения с земляком А.И. Дьяковым, который в Минске сыграет в судьбе Алексея Степановича важную роль.

А.С. Кучинский все-таки смог завершить учебу в ИКП. Этот факт зафиксирован в протоколе его допроса, где указано, что в 1932–1933 гг. Алексей Степанович стационарно учился в Москве. За два дня до ареста, то есть 5 февраля 1937 г., в подготовленном постановлении о заключении под стражу «бывшего ректора БГУ» было указано, что он «ныне преподаватель политэкономии БГУ». Правда, по окончании учебы его знания были востребованы партией … в качестве начальника политотдела Чаусской машино-тракторной станции, куда дипломированный «красный профессор» прибыл в конце 1933 г. Коллективизация требовала инициативных и убежденных ее проводников. Вот только итоги этой сложной работы вскоре отзовутся чудовищным обвинением в «срыве плана обработки льноволокна на двух заводах Чаусского района», в «проведении вредительского сева зерновых культур» и т.п. Но это случится в 1937 году. А в 1935-ом его «вызволил» от «сражений за стопудовый урожай» уже названный выше Ананий Иванович Дьяков, который с сентября этого года, оставив пост ректора БГУ, возглавил отдел культуры и просвещения ЦК КП)б)Б. И Кучинскому было поручено возглавить один из отделов ЦК партии. Разумеется, такое перемещение было согласовано на самом высоком уровне. После ухода Дьякова несколько месяцев университетом руководил один из проректоров (Лоцманов). Но руководил достаточно специфично. Видимо это предопределило скорое перемещение А.С. Кучинского в качестве проректора БГУ заниматься организацией учебного процесса. То есть фактически наладить самую важную функцию в многогранной работе университета, которая стала давать сбои. Без сомнения, к нему приглядывались с намерением быстрого передвижения в ректорское кресло. Этому способствовало и то, что одновременно Дьяков должен был быть назначен наркомом просвещения БССР (это произошло 17 апреля 1936 г.).

«Врид ректора» А.С. Кучинский стал буквально через несколько месяцев — 3 апреля 1936 г. университет возглавил очередной (пятый по счету) ректор, хотя и со столь привычной для Алексея Степановича приставкой — “врид”. Однако был приказ по наркомату просвещения, была напряженная и ответственная работа по руководству столь важным для республики учреждением. Так что приставка и тогда ничего не означала, и сегодня нами воспринимается лишь как одно из характерных проявлений времени.

Ректорский пост был в те годы схож с эшафотом. Контролировались не только каждый шаг и каждое слово руководителя коллектива, но и любого его члена — от истопника до лаборанта, от студента до профессора. И в любом случае обвинения в «контрреволюционных» намерениях и деятельности могли исходить как от спецорганов, так и от каждого чем-то обиженного решениями ректора или особо «бдительно» наблюдавшего за его работой. Немногим позже на этот счет без труда находились «доказательства» оперуполномоченными во время допросов Алексея Степановича в тюрьме НКВД БССР. Чего только стоили обвинения в организации ректором БГУ «обработки студентов в контрреволюционном духе», а именно — «отторжении территории БССР от СССР» и т.п.

БГУ, несмотря на все перипетии, по-прежнему жил в напряженном ритме поиска знаний. Специфику времени и забот коллектива университета, когда им руководил А.С. Кучинский, возможно осознать, изучая материалы республиканской прессы, в особенности многотиражной газеты БГУ «За ленінскія кадры», которая стала выходить с 1935 г.

Бросается в глаза стремление ректората и лично Алексея Степановича коренным образом изменить положение дел в привлечении студентов к научно-исследовательской работе. Оказалось, что она «знаходзіцца амаль на задворках”. Поэтому ректорат вместе с партийной и профсоюзной организацией создал специальную комиссию (ее возглавил ректор) для подготовки проведения 22 апреля конференции студенческих научных кружков. Был разработан ряд мер по поощрению тех студентов, кто занимался НИР (свободный доступ в библиотеки, выделение кредитов на закупку ими литературы и др.). Все подразделения БГУ должны были срочно рассмотреть данный вопрос и предложить конкретные меры по развитию НИРС. Наиболе опытные профессоры (Н.М. Никольский, П.П. Бордаков и др.) выступили с интересными даже для условий нашего времени предложениями о привлечении молодежи в науку. В скором времени Алексей Степанович опубликовал пространную статью под характерным названием «Гэта магчыма толькі ў нас», в которой достаточно пафосно нарисовал картину состояния БГУ, его успехов, его прекрасной материальной базы и др., но акцентировал внимание читателя на том, что «Кожны студэнт павінен добра ведаць, што ён толькі тады будзе поўнацэнным будаўніком соцыялізма, калі ў дакладнасці аўладае навукай, а гэтага можна дабіцца толькі ўпартай працай, вучобай на “выдатна”».

Насколько состояние БГУ отвечало ректорским характеристикам пришлось докладывать и демонстрировать 25 мая 1936 г. во время посещения университета секретарем ЦК КП(б)Б Н.Ф. Гикало. Сложно говорить об итогах этого визита, но как бы взятый в БГУ курс на всемерное приобщение студентов к науке был поддержан. Даже в рекламных публикациях по случаю развертывания новой вступительной кампании в БГУ рефреном проводилась мысль о том, что университет всегда был славен наукой, а поэтому “усе лепшыя традыцыі — новаму папаўненню”. Эти лозунговые констатации убедительно подтверждались анализом работы и сути факультетов. Например, декан биофака доцент Е.М. Зубкович, профессор и доцент физмата В.К. Дыдырко и Г. Сагалович подробно осветили подготовку “навуковых кадраў”.

Несмотря на малую численность преподавателей, «чистки» среди них продолжались: отстранялись от работы с формулировками «преподавание на лекциях буржуазных теорий», «подмена ленинизма революционным троцкизмом» и пр. С некой гордостью в прессе отмечалось, что только «За последнее время из преподавательского состава университета вычищено 40 человек», так как «Советский вуз должен быть живым организмом живого тела». Одним из последствий «чисток» стала острая нехватка квалифицированных преподавателей, которая особенно негативно отражалась на работе исторического и географического факультетов. Ректорат неоднократно предпринимал попытки пригласить в БГУ ученых из вузов Москвы и Ленинграда, но они не особенно стремились ехать в Минск. Университет находился в сложном положении: так, на географическом факультете не было ни одного ученого со званием профессора, не лучшим образом обстояло дело на историческом и физико-математическом факультетах.

После разукрупнения БГУ рубежа 1920–1930-х гг. в университете осталось учиться всего немногим более 400 студентов. Даже по прошествии нескольких лет в его стенах обучалось чуть больше 500 студентов. Поэтому и для Алексея Степановича организация приемной кампании 1936 г. с первых дней его ректорства явилась первостепенной задачей. Вот только недавнее постановление ЦК КП(б)Б о персональной ответственности руководителей вузов за каждого принятого студента не вселяла оптимизма. Нужно было набрать не столько подготовленных к освоению высшего образования абитуриентов, сколько «политически подкованных» и безупречных в своем социальном происхождении. И равняться на как бы официальные цифры, озвученные в центральной республиканской прессе: в вузах БССР среди 8 тысяч студентов 60% составляли рабочие, 35% — крестьяне и только 5% т.н. «прочие». Это были явно желаемые, но не действительные цифры.

Без сомнения, новому ректору удалось справиться с решением задачи: к середине 1937 г. в БГУ на очном и заочном отделениях обучалось более 1600 студентов. Однако это была одна из многих десятков актуальных задач, которые приходилось каждодневно ставить перед коллективом, побуждать, контролировать, исправлять и т.д. Это и политически грамотная работа университетских и факультетских газет (хотя бы же настенной газеты геофака «Па сталінскаму шляху” или такой же истфаковской газеты “За большэвіцкую гісторыю”). Как и переключение студенческого актива и особенно “палітшкол” на широкое обсуждение материалов X съезда ВЛКСМ, состоявшегося в апреле 1936 г. Конечно же, ни в коем случае не должна была быть ослаблена “оборонная” и “военно-физкультурная” работа. Вдруг обнаружились сбои в работе университетской библиотеки, столовых и буфетов, общежитий БГУ. Даже устройство фонтана а сквере университетского городка не могло обойтись без участия ректора. Он же инициировал премирование “выдатніц і лепшых ударніц” из числа студентов по случаю “Міжнароднага комуністычнага жаночага дня». Таковыми были определены студентки биофака Завистович и Шац, а также отличница физмата Хайкина. А тут еще развернулся обмен партийных билетов, который был чреват обязательными “чистками”. Кстати, именно благодаря этой всесоюзной партийной кампании, которую смог успешно преодолеть Алексей Степанович и подтвердить свою большевистскую убежденность, в российском архиве сохранились его документы с фотографией, которая на сегодня является единственной из выявленых. Эта фотография вклеена на “Отчетную карточку на п/б № 0871851”, из которой следует, что новый партбилет А.С. Кучинскому выдал Кагановичский райком г. Минск 13 июня 1936 г.

Нельзя обойти стороной важный факт в истории БГУ, который непременно никак не мог выпасть из поля зрения не только ректора, но всей общественности БССР и ее руководства. В октябре 1036 г. планировалось достаточно пафосно отметить 15-летие начала деятельности первого белорусского университета. Была создана правительственная комиссия, в которую вошел и А.С. Кучинский. Планировалось (в очередной раз) написать полноценную историю БГУ, провести ряд научных мероприятий, развернуть пропагандистскую кампанию с целью подчеркнуть коренные отличия «советского университета» от иных прочих. Вот только общая ситуация в республике и мире не совсем способствовала реализации задуманного. Необходимо было напряженным трудом встречать и праздновать скромный юбилей. Гораздо актуальнее было откликнуться на события в Испании и поддержать студентов Мадридского университета в специально подготовленном обращении. Фразеология этого пространного обращения сегодня удивляет треском бравурных фраз, славословием в адрес «нашага дарагога і любімага СТАЛІНА”, странным информированием испанских студентов, что студенты белорусские заняты “прапрацоўкай найвялікшага дакумента — праекта новай Савецкай Канстытуцыі” и т.д. Гораздо лапидарнее подавался 30-летний юбилей литературной деятельности Якуба Коласа, одного из самых близких БГУ великих белорусских писателей, его в недавнем прошлом преподавателя.

Отметим, что все же главными оставались вопросы организации продуктивной учебной деятельности в условиях перманентного “очищения” преподавательских кадров. Так, историки БГУ получили нового декана — взамен академика В.К. Щербакова, судьба которого повисла на волоске, был назначен универсальный обществовед И.С. Чимбург. Ему в первую очередь надо было поставить на должный уровень преподавание новой “сталинской” дисциплины — истории народов СССР. Отсутствие кадров вынудило обратиться за помощью к Москве и Ленинграду. Белоруским студентам этот курс “наездами” стали читать В.В. Мавродин, К.В. Базилевич, М.Г. Седов, В.Н. Бочкарев, Е.А. Мороховец. А историю Нового и Новейшего времени и историю колониальных и зависимых стран — их российские коллеги М. Когаут и Н.А. Смирнов. И новому декану, и ректору как бы было спокойнее, когда столь политические ориентированные исторические курсы осваивали и читали не свои, а столичные специалисты. В менее проблемной тональности о работе физмата пытался отчитаться еще один новый университетский декан А.В. Гельфанд. Но и он был вынужден указать на нехватку квалифицированных кадров преподавателей, в особенности профессорского уровня. В целом же новый 1937-й год университет вместе со своим ректором намеревался встретить весело. На 30 декабря был намечена новогодняя елка для детей студентов и сотрудников, на 31 декабря — «вялікі вечар сустрэчы новага года” в актовом зале БГУ с участием “вядомых артыстаў». Профком же 1 января 1937 г. в Доме ученых организовал “вечар выдатнікаў БДУ”, а затем направил 50 отличников учебы в дома отдыха и 15 — на экскурсию в Москву.

Как оказалось, за “вясёлай сустрэчай” нового 1937 года для многих белорусов, в том числе и для ректора БГУ А.С. Кучинского, последовали ужасы всех его 365 дней. Обстоятельства ареста Алексея Степановича, случиышегося 7 февраля 1937 г., ход мучительного выбивания из него признания в контреволюционной деятельности могут быть поданы достаточно пространно. Но вряд ли в этом есть смысл. Омерзительно даже читать десятки листов, наполненные ложью, больными фантазиями, извращенной лексикой и терминологией, в которых подаются последние месяцы жизни белоруса, уверовавшего в идеалы большевизма. Отметим лишь, что БГУ как бы не заметил потери своего руководителя. В том же феврале уже новый ректор химик Н.Ф. Ермоленко (опять же его следует считать лишь одним из многих “временно исполняющих должность”) бодро рапортовал об успехах и “выніках першага паўгоддзя”, которое-то было прожито коллективом университета под руководством Алексея Степановича, уже дающего показания. А новый ректорат университета с еще большей активностью повел работу среди студентов и преподавателй за повышение “рэвалюцыйнай пільнасці”, не раз ссылаясь на то, что “Толькі за апошні час былі выкрыты і ізаляваны ворагі народу, такія як Кучынкі, Пшанічны, Аляхновіч, Прынц і інш.”.

Без содрогания даже историку, исповедующему тацитовский принцип «sine ire et studio», нельзя читать и воспринимать строки «Протокола закрытого судебного заседания выездной сессии военной коллегии Верховного суда Союза ССР» от 28 октября 1937 г. Четыре человека за 15 минут без соблюдения элементарных юридических норм, а тем более без собственных человеческих сантиментов лишили жизни совсем недавно искреннего и убежденного борца за «дело пролетариата». Бросается в глаза при знакомстве с этим «вердиктом», что Алексей Степанович в конце концов не признал за собой вины и не согласился с предъявленными ему обвинениями. Но после небольшого перерыва и очевидных «внушений» подсудимый якобы в своем «последнем слове полностью признал себя виновным». Страница «Приговора» вместила в себя все прозвучавшие во время почти девятимесячных допросов и истязаний университетского ректора обвинительные фантазии младших (и не только) лейтенантов госбезопасности. Эти обвинения, отразившие буквально все этапы работы А.С. Кучинского на белорусской земле с мая 1929 г. по февраль 1937 г., однозначно определили приговор: «расстрел с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества» и «немедленное исполнение». Столь же цинично прозвучала следующая констатация: «Секретно. Справка. Приговор о расстреле Кучинского Александра Стефановича (так в тексте — ?!) приведен в исполнение в гор. Минске «29» X 1937 г. Акт о приведении приговора в исполнение хранится в Особом архиве 1-го спецотдела НКВД СССР, том №8, лист №–155».

Известно, что одновременно с А.С. Кучинским были расстреляны еще более 100 представителей белорусской интеллектуальной элиты, в том числе два ректора БГУ — И.П. Кореневский (его арестовали 15 июля 1937 г.) и А.И. Дьяков (был арестован 11 мая 1937 г.). А жизнь университета продолжалась. Его коллектив “весела і радасна” встречал юбилейную годовщину революции: студентам бесплатно демонстрировались новинки советского кинематографа — “Юность Максима”, “Возвращение Максима”, Поэт и царь”, “Мы из Кронштадта”, “Вражьи тропы” и др. В аудиториях физмата, в природоведческом корпусе, а также “у фізкультурнай залі” должны былі пройти вечера самодеятельности разных факультетов и “масавыя танцы пад кіраўніцтвам масавіка”. В актовом зале БГУ готовили торжественный вечер с непременным в этом случае большим концертом самодеятельности и приглашением артистических “звезд”.

Сегодня только благодаря колоссальным усилиям удалось отыскать лишь одну фотографию Алексея Степановича — в Российском государственном архиве социально-политической истории. Однако из следственного дела выясняется, что при обыске в квартире ректора 7 февраля 1937 г. по адресу ул. Кирова 23, кв. 44 среди конфискованного имущества были изъяты 14 семейных фотографий, которые затем вместе с другими личными документами арестованного находились в отдельном «пакете при следственном деле». Но найти их в этом «следственном деле» не удалось. Как не удалось чудом выжившей вдове ректора, преподавательнице немецкого языка Белорусского политехнического института Елене Федоровне Кучинской уже после реабилитации мужа в 1956 г. добиться возвращения ей хотя бы немного из того, что было подчистую конфисковано в 1937 году. Письмо учительницы одной из школ Красноярска на имя секретаря ЦК КП(б)Б осталось без ответа. Но ей хотя удалось выжить, пройдя через тюрьмы и ссылку. Единственный же сын Кучинских, ученик 9 класса минской 4-й школы, также арестованный и сосланный, умер, не выдержав выпавшей на его долю злой судьбы.

Реабилитация ректора БГУ А.С. Кучинского состоялась 18 декабря 1956 г. В решении Военной коллегии Верховного суда СССР было записано, что “КУЧИНСКИЙ Алексей Степанович, 1892 года рождения, уроженец дер. Выдринка Чериковского р-на БССР, в ВКП(б) состоял с 1917 года и исключен в связи с настоящим делом, до ареста работал ректором Белорусского Государственного Университета”. И определено — «приговор в отношении Кучинского является необоснованным», что применялись «незаконные методы следствия», что все показания «при проверке не нашли своего подтверждения» и т.д. И поэтому — «приговор отменить и делопроизводство прекратить за отсутствием состава преступления».

Сегодня биографию ректора БГУ в общих чертах удалось восстановить. Но только в общих. Предстоит еще многое уточнять, перепроверять и дополнять. Ведь имя А.С. Кучинского находится в контексте не только написания новых страниц в истории БГУ, но познания сложнейших обстоятельств формирования интеллектуальной сферы Беларуси на этапе становления ее государственности.

Автор: профессор Яновский Олег Антонович

FaLang translation system by Faboba